Мы сегодня спокойны, серьёзны и торжественно-печальны. Сделали редкое исключение — включили телевизор, посмотрели кусочек парада, «Белорусский вокзал» и документальный фильм о тыловых героях. Обнялись и помолчали. В памяти очень ясно встаёт улыбающееся лицо деда. Маминого отца. Второго деда я совсем не помню. А вот дедушку по маминой линии помню очень хорошо. Когда я была маленькой, его улыбка для меня была чем-то само собой разумеющимся. Деда я обожала, и до сих пор помню это потрясающее чувство любви и обожания, которое он дарил нам, своим внукам. Дед ушёл очень рано — я не успела подрасти настолько, чтобы понять о нём и в нём многое важное.
9 мая в том возрасте, когда ушёл дед, для меня было праздником, в который мы школьники-октябрята с переполняющей нас радостью разносили по почтовым ящикам ветеранов пачки надписанных родителями или старшими братьями-сёстрами поздравительных открыток, с нетерпением ждали праздничного салюта и торжественно ходили строем на Пискарёвское кладбище с охапками гвоздик, и вечно мучительно решали — то ли тащить всю охапку к монументу «Мать-Родина», то ли справедливо распределить между братскими могилами, то ли оставить у Вечного Огня… Это был день, когда мы с отцом ехали смотреть парад, стояли в толпе простых тогда ещё советских людей и были переполнены общечеловеческой радостью…
Потом я стала потихоньку взрослеть. Читать книги и смотреть фильмы о войне, узнавать, как прошли эту войну оба деда, осознанно перебирать их ордена и медали, рассматривать бережно хранимые мамой документы военных лет. Взрослея, я стала понимать, почему дед не мог ни дня прожить без «Беломорканала», без пачки валидола в кармане, почему с летних прогулок мы всегда приносили домой букеты полыни. Рассматривая фотографии деда, я стала замечать за лучезарной, тёплой улыбкой, всегдашнюю грусть… такую, по которой как-то сразу понимаешь, что человек знает что-то, чего тебе, возможно, не удастся постичь за всю свою жизнь. Я стала понимать, почему он так безгранично, так светло любил нас, своих внуков, так истово заступался за нас перед родителями и бабушкой, оправдывал и прощал многие наши провинности… Дед никогда не рассказывал мне про войну, но он часто вечерами молчаливо стоял на лоджии, курил папиросы, смотрел в небо и молчал. А я вертелась рядом, наблюдая за ним. Иногда дед уносился мыслями куда-то далеко-далеко… Каким было это далеко, даже сейчас, узнав о той войне многое, я себе и представить не могу. Мы себе и представить не можем…
В детстве я любила запах дедовских папирос, растирать в пальцах листья полыни — и долго вдыхать их горький, терпкий аромат, и вкус дедовского валидола, — иногда я выпрашивала у него таблеточку, потому что мне очень нравился этот сладко-горьковатый вкус. Дед мне никогда не отказывал, знал, что я припрячу таблеточку — и буду доставать её только, чтобы изредка лизнуть. И сейчас это очень важные якорьки моей памяти. Стоит размять в руках веточку полыни, наткнуться на пачку валидола в домашней аптечке — и волны моря любви деда тотчас обнимают меня со всех сторон. В трудные минуты очень часто перед глазами встают любящие глаза деда — и я понимаю, что по-настоящему трудных времён в моей жизни не было, а в жизни того поколения — их было через край… И благодарность переполняет сердце, увлажняет глаза, помогает становиться чуточку лучше, чтобы хоть немножко быть их достойным продолжением.