Я родилась в Ленинграде. Живу в 15 минутах ходьбы от Пискарёвского мемориального кладбища. Ещё до школы родители водили меня в музей при мемориале, и рассказывали про блокаду, блокадный голод, Таню Савичеву, нормы хлеба, Дорогу Жизни. В школе мы тоже ежегодно посещали мемориал, и даже помогали в конце мая наводить порядок на его территории. Поэтому блокадный кусочек хлеба и листочки из дневника Тани Савичевой — это то, о чём я никогда не забываю в своей благополучной жизни. Для меня 27 января особый день, один из дней памяти. Памяти человеческой.
Много писать сегодня не хочется. Помнить ведь не обязательно многословно.
Лучше расскажу о книге «Седой хлеб». Точнее, скопирую свой же пост с сайта poezosfera.ru:
Эта книга, как и многие другие, куплена всего за несколько рублей в магазине “Старой книги”. С тех пор она всегда на самой ближайшей книжной полке, всегда под рукой… И ценность её для меня велика. И сегодня, в годовщину начала блокады Ленинграда, мне хочется поделиться этим драгоценным приобретением.
“Эта книга — сплав стихов и фотографий, объединённых одной болью: все они — документы Великой Отечественной войны. А название «Седой хлеб» — память о неимоверно тяжких днях вражеской осады. Именно тогда слово «хлеб» стало для ленинградцев святыней. Поседел же он, наверное, вместе с блокадниками. Его выбелила безжалостная зима 1941/42 года с пятью снижениями суточного пайка, вплоть до 250 граммов на рабочую карточку и по 125 граммов — на все остальные.
Уже в мирные дни, в юбилейную годовщину победы, ленинградские пекари решили испечь несколько мемориальных буханок по рецепту блокадной поры. По нынешним временам легче сотворить самый изысканный торт, чем собрать все компоненты для выпечки хлеба, которому не было цены, — к небольшому количеству ржаной, овсяной, ячменной, соевой, кукурузной, солодовой муки добавляли целлюлозу, хлопковые, конопляные, льняные жмыхи, дроблёную хвою, мельничную пыль, рисовую лузгу, отсевы отрубей, вытряску из мешков. А металлические формы, чтобы буханки не прилипали, нередко смазывались соляркой. Тяжёлые, чёрные, горькие кирпичи.
«Седой хлеб» — это правда о времени, когда авторы книги, едва выйдя из мальчишеского возраста, шагнули в войну. Каждый помещенный здесь снимок добыт с боем, каждая строчка сполна оплачена частицей жизни. И не столь уж важно, что фотография — искусство моментальное, а поэзия вызревает долго: в её основе тоже — глубоко пережитые мгновения, остановленные памятью. Стихи и фотографии, собранные вместе, воспринимаются как коллективный дневник товарищей по истории, комсомольцев первого послеоктябрьского поколения”.
ПАМЯТЬ
Г. Гоппе
От памяти некуда деться,
Но память с годами добрей.
Она и блокадное детство
Старается сделать светлей.
Ей вспомнить подробнее надо
Не бомб нарастающий свист —
Таран над Таврическим садом,
Фашиста, летящего вниз.
И чудо блокадного лета
Представить во весь разворот:
Не солнцем — руками согрета,
Картошка на клумбах цветёт.
Наполнены сказочным хрустом,
Как яркие лампы видны,
Сознательно крупной капусты
На Невском проспекте кочны.
Законам, для нас неизвестным,
Она неизменно верна,
И чёрному в памяти — тесно,
А радостям — воля дана.
Ты память поправить захочешь,
Она возмутится — не тронь!
Согреет блокадные ночи —
В «буржуйку» посадит огонь.
Хоть был он, как праздники, редок.
И то не огонь — огонёк.
Охапка дистрофиков-реек —
Ценою в блокадный паёк.
Нет, память не знается с фальшью,
А просто торопит. И мы
Уходим за нею всё дальше
От первой блокадной зимы.
Забыла про голод, про вьюгу?
Нет, помнит. Но ей впереди
Видать, как, обнявши друг друга,
Мы в небо победы глядим.
Поэтому радости лучик
Из прошлого светит лучом.
И если подумать получше,
Так память совсем ни при чём:
Она, не старея с годами.
Иначе б смотреть не могла, —
Она ведь мальчишками, нами,
В блокадные годы была.
Цитируется по: Седой хлеб: Стихи/Сост. Г. Гоппе; Вступ. статья О. Сердобольского; Фото Г. Коновалова, В. Тарасевича, Д. Трахтенберга, Н. Хандогина, Б. Уткина, Н. Янова; Оформл. Э. Булатова. – Л. : Дет. лит., 1988. – 160 с., ил.
Вчера я написала здесь коммент, упомянув, что, как оказалось много лет спустя, ходила и закончила школу на В.О., в которой училась Таня Савичева. Интерес к «народной» (невоенной) стороне блокады, ее повседневному бытию и ее героям начался позже, после завершения строительства Пискаревского мемориала.
Но этот коммент как-то сам собой улетучился, когда я закрывала страничку блога.
Варвара Вольтман-Спасская
Девочка у рояля
Дочери моей,
Марине Дранишниковой
Стрелки непочиненных часов,
Как трамваи, неподвижно стали.
Но спокойно, под набат гудков,
Девочка играет на рояле.
У нее косички за спиной.
На диване в ряд уселись куклы.
Бомба, слышишь? В корпус угловой…
Дрогнул пол… Коптилка вдруг потухла…
Кто-то вскрикнул. Стекла, как песок,
Заскрипели под ногой. Где спички?
Девочка учила свой урок,
В темноте играя по привычке.
Так еще не пел нам Мендельсон,
Как сейчас в тревогу. И весь дом был
Музыкой нежданной потрясен
В грозный час разрыва близкой бомбы.
И наутро, в очередь идя,
Постояла я под тем окошком.
Ты играешь, ты жива, дитя.
Потерпи еще, еще немножко.
Зимовать остался Мендельсон.
Как надежда, музыка бессмертна.
Стали стрелки. Город окружен.
До своих — большие километры.
Хлеб, как пряник, съеден по пути.
Раскладушка в ледяном подвале.
…Но, как прежде, ровно с девяти
Девочка играет на рояле.
1941
Эта девочка жила через два дома от дома, где жила Таня Савичева, на Второй линии Васильевского острова, совсем близко от Невы. Стала пианисткой и композитором. У меня на пианино до сих пор хранятся старинные дореволюц.ноты, которые она мне подарила.
Хорошее стихотворение. Если не возражаете, опубликую его отдельным постом.