Цитаты из книги Махатмы Ганди “Моя жизнь”

Махатма Ганди – одна из тех исторических личностей, которая вызывает у меня устойчивый интерес. Мне жаль, что эта Великая душа (так его окрестил Рабиндранат Тагор), сейчас известна не очень большому количеству людей. Мне жаль, что его наследие не становится достоянием школьников и студентов – если бы ценности Ганди, становились известны людям со школьной скамьи, мне кажется, общество от этого стало бы намного богаче и по-человечески, и духовно.

Ганди родился отнюдь не мудрецом. Он прошёл долгий и трудный путь, прежде чем стал тем, кем его знает теперь человечество. Очень честно и откровенно о своём пути он рассказал в автобиографической книге “Моя жизнь”.  Книга эта сильно отличается от привычного формата автобиографий. Сам Ганди писал: “Я просто хочу рассказать историю моих поисков истины. А поскольку такие поиски составляют содержание моей жизни, то повествование о них действительно явится чем-то вроде автобиографии. Ганди очень строг к себе и честен – и с собой, и с читателем. Людям трудно припоминать свои ошибки и грехи – обычно их упоминают вскользь, нехотя, обозначают пунктиром. Ганди, напротив, на своих ошибках, на своих слабостях, на своей неправоте заостряет внимание – ибо именно от них начался его трудный путь Человека: “Я надеюсь познакомить читателя со всеми своими ошибками и недостатками. Моя задача – описать мои искания в области сатьяграхи, а вовсе не рассказывать о том, какой я хороший”. ( Санскритск., satygraha, «стремление к истине», «упорство в истине»).

И он знакомит – начиная от самых первых своих детских проступков, ошибок, несправедливостей к окружающим, нарушений первых обетов. И очень волнительно наблюдать за его шагами по жизни – справится ли, преодолеет ли, сумеет ли противостоять – чужим истинам, чуждым ценностям, бесконечным соблазнам, волнительно, даже зная конечный итог.  Что ещё меня сейчас волнует особенно – это традиции вегетарианства  — и Ганди в своей автобиографии щедро делится своим бесценным опытом преодоления трудностей, соблазнов, непонимания ближних, поисков единомышленников.

Не могу не процитировать отрывки из этой удивительной книги.

“ XII. ВНЕ КАСТЫ

Получив разрешение и благословение матери, я уехал с радостным чувством, оставив дома жену с грудным ре­бёнком. Но по прибытии в Бомбей тамошние наши дру­зья стали говорить брату, что в июне и июле в Индийском океане бывают бури и что, поскольку я отправлюсь в мор­ское путешествие впервые, мне не следует пускаться в плавание раньше ноября. Кто-то рассказал, что во время последнего шторма затонул пароход. Брат был обеспокоен всем услышанным и отказался отпустить меня немедлен­но. Он оставил меня у своего приятеля в Бомбее, а сам вернулся в Раджкот, предварительно заручившись обеща­нием друзей оказать мне в случае надобности поддержку, а деньги, ассигнованные на моё путешествие, отдал на хранение своему зятю.

В Бомбее время тянулось для меня очень медленно. Я не переставал мечтать о поездке в Англию.

Между тем всполошились представители моей касты. Ни один мод-бания не был до сего времени в Англии, и, если я осмеливался на это, меня следовало призвать к отве­ту. Созвали общее собрание касты и вызвали меня. Я пошёл. Сам не знаю, откуда у меня взялась такая смелость. Без страха и колебаний появился я на собрании. Шет — глава общины, находившийся со мной в отдалённом родстве и бывший в очень хороших отношениях с моим отцом, заявил мне: «Каста осуждает ваше намерение ехать в Англию. Наша религия запрещает путешествия за границу. Кроме того, мы слыхали, что там нельзя жить, не нарушая заветов нашей веры. Там надо будет есть и пить с европейцами!»

Я ответил: «Не думаю, чтобы поездка в Англию противоречила заветам нашей религии. Я хочу поехать, чтобы продолжать образование. И я торжественно обещал мате­ри воздерживаться от трёх вещей, которых вы больше всего боитесь. Я уверен, что клятва защитит меня».

«Но мы утверждаем, — сказал шет, — что там невоз­можно не изменить своей религии. Вы знаете, в каких отношениях я был с вашим отцом, и потому должны слу­шаться моих советов».

«Я знаю об этих отношениях, и вы старше меня. Но я ничего не могу поделать. Я не могу отказаться от своего решения ехать. Друг и советчик отца, учёный брахман, не видит ничего дурного в моей поездке в Англию. Брат и мать также дали мне своё разрешение».

«Вы осмеливаетесь не повиноваться велениям касты?» «Я ничего не могу сделать. Мне кажется, что касте не следует вмешиваться в это дело».

Шет разгневался. Он выругал меня. Я сидел неподвиж­но. Тогда шет произнёс свой приговор: «С сегодняшнего дня юноша этот считается вне касты. Кто окажет ему по­мощь или пойдёт проводить на пристань, будет оштрафо­ван на одну рупию и четыре анны».

Приговор не произвёл на меня никакого впечатления, и я спокойно простился с шетом. Меня интересовало толь­ко, как примет это брат. К счастью, он остался твёрд и написал мне, что, несмотря на распоряжение шета, разре­шает мне ехать.

Событие это усилило моё желание уехать поскорее. А вдруг им удастся оказать давление на брата? А вдруг слу­чится что-нибудь непредвиденное? Однажды в самый раз­гар таких волнений я узнал, что вакил из Джунагарха по­лучил адвокатскую практику и едет в Англию с пароходом, уходящим 4 сентября. Я зашёл к друзьям, которым брат по­ручил меня. Они согласились, что я не должен упускать такого случая. Времени оставалось мало, и я телеграфировал брату. Он незамедлительно прислал мне разрешение ехать. Я отправился к зятю за деньгами, но тот, сославшись на решение шета, заявил, что не может пойти против касты. Тогда я обратился к одному из друзей нашей семьи с прось­бой дать мне денег на проезд и другие расходы, с тем что брат возместит ему эту сумму. Моя просьба не только была удовлетворена, но тот, к кому я обратился, постарался вся­чески ободрить меня. Я был ему очень благодарен. Часть денег я тут же истратил на билет. Затем мне предстояло приобрести соответствующую одежду для дороги. По этой части специалистом оказался другой мой приятель. Он купил мне всё необходимое. Одни принадлежности европейской одежды мне нравились, другие нет. Галстук, при­водивший меня впоследствии в восторг, в первый момент вызвал во мне настоящее отвращение. Короткий пиджак показался мне неприличным. Но всё это были пустяки по сравнению с моим желанием ехать в Англию. Я запасся также достаточным количеством провизии на дорогу. Дру­зья забронировали мне место в той же каюте, в которой ехал адвокат Трьямбакрай Мазмудар, вакил из Джунагарха, и просили его присмотреть за мной. Он был человеком с опытом, средних лет, знавшим свет, а я — совершенно не­опытным восемнадцатилетним мальчишкой. Вакил заверил моих друзей, что они могут быть совершенно спокойны за меня. 4 сентября я покинул Бомбей.

XIII. НАКОНЕЦ В ЛОНДОНЕ

Я не страдал морской болезнью, но чем дальше, тем больше мною овладевало беспокойство.Я стеснялся раз­говаривать даже с прислугой на пароходе. Все пассажиры второго класса, за исключением Мазмудара, были англи­чане, а я не привык говорить по-английски. Я с трудом понимал, когда со мной заговаривали, а если понимал, то не в состоянии был ответить. Мне нужно было предвари­тельно составить каждое предложение в уме, и только по­том я мог произнести его. Кроме того, я совершенно не знал, как употреблять ножи и вилки, и боялся спросить, какие блюда приготовлялись из мяса. Поэтому я всегда ел в каюте и главным образом сласти и фрукты, взятые с собой. Ехавший со мной вакил Мазмудар не испытывал никакого стеснения и умел быстро найти общий язык со  всеми.  Он свободно разгуливал по палубе, тогда как я целыми днями прятался в каюте и решался показаться на палубе, только когда там было мало народа. Мазмудар убеждал меня знакомиться с пассажирами и держаться свободнее. «Адвокат должен иметь длинный язык», — говорил он. Он рассказывал о своей адвокатской практике и советовал пользоваться всякой возможностью говорить по-английски, не смущаясь ошибок, неизбежных при разговоре на иностранном языке. Но ничто не могло победить мою робость.

Один из пассажиров — англичанин, немного постар­ше меня, почувствовав ко мне расположение, вовлёк меня однажды в беседу. Он расспрашивал, что я ем, кто я, куда еду и почему так робок; он также посоветовал мне обедать за общим столом и смеялся над тем, что я упорно отказывался от мяса. Когда мы были в Красном море, он дружески сказал мне: «Сейчас это хорошо, но в Бискай­ском заливе вы откажетесь от своего упорства. А в Англии так холодно, что совершенно невозможно жить без мяса».

«Но я слыхал, что и там есть люди, которые могут обходиться без мяса!»

«Можете быть уверены, что это неправда. Насколько мне известно, там не найдётся ни одного человека, кото­рый не ел бы мяса. Ведь я не убеждаю вас пить спиртные напитки, хотя сам пью. Но я считаю, что вы будете есть мясо, так как не сможете жить без него».

Мы вошли в Бискайский залив, но я не почувствовал необходимости ни в мясе, ни в спиртных напитках. Мне посоветовали запастись справкой, что я не ем мяса. Я по­просил своего знакомого англичанина выдать мне такое удостоверение. Он охотно согласился, и я хранил его не­которое время. Но когда я узнал, что можно получить такую справку и преспокойно есть мясо, она утратила для меня всякое значение. Если не поверят моему слову, на что мне такое удостоверение?

В Саутгемптон мы прибыли, насколько я помню, в суб­боту. На пароходе я ходил всё время в чёрном костюме, а белую фланелевую пару, которую мне достали друзья, при­берегал ко дню прибытия. Я считал, что белое мне больше всего к лицу, и вышел на берег в белом фланелевом кос­тюме. Стоял уже конец сентября, и в белом костюме был я один. Присмотревшись, как поступали другие, я оставил агенту «Гриндлея и К0» весь свой багаж вместе с ключами.

У меня было четыре рекомендательных письма: к док­тору П. Дж. Мехте, к адвокату Далпатраму Шукле, к прин­цу Ранджитсинджи и к Дадабхаю Наороджи. Кто-то ещё на пароходе посоветовал мне остановиться в Лондоне в отеле «Виктория». Мы с Мазмударом направились туда, причём я сгорал от стыда за свой белый костюм. В отеле мне сказали, что багаж из «Гриндлея» мне доставят только на другой день, так как мы приехали в Лондон в воскре­сенье. Я был в отчаянии.

Доктор Мехта, которому я телеграфировал из Саутгемптона, ждал меня у себя в день приезда в восемь часов вечера. Он встретил меня очень радушно, но улыбнулся при виде моего костюма. Во время разговора я случайно взял его цилиндр и, желая узнать, насколько он гладок, нечаянно провёл рукой против ворса. Доктор Мехта не­сколько раздражённо остановил меня. Это было предуп­реждением на будущее и первым уроком европейского этикета, который доктор Мехта преподал мне в шутливой форме.

«Никогда не трогайте чужих вещей, — сказал он. — Не задавайте, как это делается в Индии, при первом же зна­комстве вопросов, не говорите громко, не обращайтесь ни к кому со словом „сэр", как мы это делаем в Индии. Здесь так обращаются только слуги к хозяину». И так да­лее и так далее…

Он сказал мне также, что в отеле жизнь очень дорога, и посоветовал устроиться частным образом в какой-ни­будь семье. Обсуждение деловых вопросов мы отложили на понедельник.

Вакил Мазмудар также находил, что в отеле жить очень дорого и к тому же неудобно. В пути он подружился с синдхом с острова Мальты. Тот был своим человеком в Лондоне и предложил помочь нам найти комнаты. Мы согласились, и в понедельник, получив багаж, заплатили по счёту в отеле и переехали в комнаты, которые нам подыскал наш знако­мый. Помню, что пребывание в отеле обошлось мне в три фунта стерлингов, что страшно поразило меня, причём я буквально умирал с голоду. Мне всё было не по вкусу, а когда вместо ненравившегося блюда я заказывал другое, мне при­ходилось платить за оба. Фактически я питался продуктами, привезёнными с собой из Бомбея.

Мне было не по себе и в новом помещении. Я тоско­вал по дому, по родине. Я тосковал по материнской любви. По ночам слёзы текли по моим щекам и воспомина­ния о доме не давали возможности заснуть. Мне не с кем было разделить моё горе. И если бы и было с кем, какая от этого польза? Я не знал средства, которое облегчило бы мою боль. Всё было чужое: народ, его обычаи и даже жилища. Я был абсолютным новичком в вопросах английского этикета и всё время должен был держаться настороже. Мой обет вегетарианства причинял мне большие неудобства. Те блюда, которые я мог есть, были безвкус­ны. Я очутился между Сциллой и Харибдой. Англия была мне не по нутру. Но не могло быть и речи о том, чтобы вернуться в Индию. «Раз ты сюда приехал, то должен пробыть положенные три года», — подсказывал мне внут­ренний голос.

XIV. МОЙ ВЫБОР

В понедельник доктор Мехта приехал ко мне в отель — Виктория». Узнав там мой новый адрес, он тотчас же разыскал меня.

По собственной глупости я умудрился получить раз­дражение кожи. На пароходе мы умывались морской во­юй, в которой мыло не растворяется, но я пользовался мылом, считая это признаком цивилизации. От этого ко­жа не только не очищалась, а, наоборот, загрязнялась ещё больше, и у меня образовались гнойнички. Я показал их доктору Мехте, а он велел мне промыть кожу уксусной кислотой. Кислота жгла, и я плакал от боли. Доктор Мехта осмотрел мою комнату, обстановку и неодобрительно покачал головой.

«Это помещение не годится,— сказал он. — Мы приез­жаем в Англию не столько для того, чтобы учиться, сколько для того, чтобы знакомиться с английскими нравами и обы­чаями. Поэтому вам следует поселиться в английской семье, а пока вы ко всему привыкнете, самое полезное было бы пожить некоторое время у моих знакомых».

Я с благодарностью принял его предложение и пе­реехал на квартиру к другу доктора Мехты. Этот друг был сама доброта и внимание, отнесся ко мне как к родному брату, знакомил с английскими обычаями и приучал говорить по-английски. Много хлопот доставлял вопрос о моём питании. Я не мог есть варёные овощи, приготовленные без соли и других приправ. Хозяйка не знала, чем меня кормить. На завтрак мне давали овсяную кашу, что было довольно сытно. Но после второго завтрака и обе­да я оставался совершенно голодным. Приятель убеждал меня есть мясо, но я ссылался на свой обет и прекращал разговор на эту тему. На второй завтрак и обед нам по­давали шпинат, хлеб и джем. Я любил поесть, и желудок у меня был вместительный. Но я стеснялся брать больше двух-трёх кусочков хлеба, так как считал это неприлич­ным. К тому же ни за завтраком, ни за обедом не давали молока. Наконец мой приятель рассердился.

«Я отправил бы вас обратно, если бы вы были моим братом. Что значит клятва, данная невежественной мате­ри и при полном незнании здешних условий? Такой обет не имеет силы, и соблюдать его было бы чистейшим пред­рассудком. Это упорство не приведёт ни к чему хорошему. Вы ведь сознаётесь, что ели уже мясо и делали это, когда в этом не было никакой надобности. А теперь это необ­ходимо, и вы отказываетесь, а жаль!»

Но я был твёрд.

Изо дня в день мой друг настаивал на своём, но у меня хватило сил противостоять искушению. Чем больше он настаивал, тем более непреклонным я становился. Я еже­дневно молил Бога о поддержке и получал её. Я не могу сказать, что имел определенное представление о Боге. Это была простая вера, семена которой бросила в мою душу добрая няня Рамбха.

Как-то раз мой друг начал мне читать «Теорию утилитар­ности» Бентама. Я совершенно растерялся. Язык был на­столько труден, что я ничего не понимал. Он стал разъяснять. Тогда я сказал: «Извините меня, пожалуйста. Эти мудрые изречения недоступны моему пониманию. Я допускаю, что необходимо есть мясо. Но я не могу нарушить данный мною обет и не хочу спорить на эту тему. Я уверен, что моя аргу­ментация будет слабее вашей. Но, пожалуйста, оставьте меня в покое, как поступают с глупыми или упрямыми. Я ценю вашу любовь и знаю, что вы желаете мне только добра. Знаю также, что вы будете говорить об этом до бесконечности, потому что переживаете за меня. Но я ничего не могу сделать. Обет есть обет, и он не может быть нарушен».

Друг с удивлением посмотрел на меня. Потом закрыл книгу и сказал: «Хорошо. Не будем больше говорить на эту тему».

Я очень обрадовался, И мы действительно не возвращались к ней. Но он не переставал беспокоиться обо мне. Он курил и пил, но никогда не уговаривал меня следовать его примеру. По правде говоря, он даже убеждал меня не при­трагиваться к табаку и спиртному. Его беспокоило лишь, чтобы я не очень ослабел без мяса и моя жизнь в Англии не была бы слишком трудной.

Так прошёл первый месяц моего пребывания в Анг­лии. Друг доктора Мехта жил в Ричмонде, и в Лондон я мог ездить не больше одного или двух раз в неделю. Тогда доктор Мехта и адвокат Далпатрам Шукла решили, что лучше поместить меня в какую-нибудь семью. Шукла на­шёл подходящую англо-индийскую семью в Вест Кен­сингтоне, и я поселился там. Хозяйка была вдовой. Я рас­сказал ей о своём обете, и она обещала помочь мне. Но и здесь мне пришлось голодать. Я написал домой и про­сил выслать мне сласти и другие продукты, но посылка задерживалась в пути. Всё было невкусно. Каждый день старушка-хозяйка спрашивала, нравятся ли мне кушанья. Но что она могла сделать? Я ещё по-прежнему был робок и не решался за столом просить прибавки. У хозяйки бы­ли две дочери. Они настояли на том, чтобы мне подавали лишний кусочек или два хлеба, не понимая, что меня мог удовлетворить только целый каравай.

Но теперь я знал, что делать. Я ещё не начал заниматься регулярно, но под влиянием адвоката Шуклы стал читать газеты. В Индии я никогда не читал газет, но здесь благодаря регулярному чтению сумел пристраститься к ним. Я посто­янно просматривал «Дейли ньюс», «Дейли телеграф» и «Пелмель-газет». Это занимало у меня менее часа в день. Затем я начал бродить по городу. Я стал подыскивать вегетарианский ресторан. Хозяйка сказала мне, что в Сити имеются и такие. Я отмеривал в день по десять — двенадцать миль, заходил в дешёвенький ресторан и наедался хлебом, но всё же посто­янно ощущал голод. Во время этих странствований я попал однажды в вегетарианский ресторан на Фаррингтон-стрит. При виде его я испытал чувство радости, какое испытывает ребёнок, получив давно желанную игрушку. При входе я заметил в окне у дверей книги, выставленные для продажи. Среди них была книга Солта «В защиту вегетарианства». Я купил её за шиллинг и прошёл в столовую. Здесь я впервые со времени приезда в Англию сытно поел. Бог пришёл мне на помощь.

Я прочёл книгу Солта от корки до корки, и она про­извела на меня большое впечатление. С тех пор я стал вегетарианцем по убеждению. Я благословил тот день, ко­гда дал клятву матери. До сих пор я воздерживался от употребления мяса потому, что не хотел лгать и нарушать обета, но в то же время желал, чтобы все индийцы стали есть мясо, и предполагал, что со временем и сам буду свободно и открыто делать это и склонять к этому других. Теперь я сделал выбор в пользу вегетарианства, и распро­странение его стало моей миссией.

XV. Я СТАНОВЛЮСЬ АНГЛИЙСКИМ ДЖЕНТЛЬМЕНОМ

Моя вера в пользу вегетарианства крепла с каждым днём. Книга Солта пробудила во мне интерес к изучению диететики, и я стал читать всевозможные книги о вегета­рианстве. Одна из таких книг — «Этика диетического пи­тания» Говарда Уильямса — включала «историю литерату­ры по гуманной диететике и биографии вегетарианцев с древнейших времён до наших дней». Автор пытался дока­зать, что все философы и пророки от Пифагора и Иисуса до наших дней — вегетарианцы. Книга Анны Кингсфорд «Пути усовершенствования диетического питания» также была увлекательной. Очень помогла мне книга доктора Аллинсона о здоровье и гигиене. Он пропагандирует оздоро­вительный метод, основанный на регулировании диеты па­циентов. Будучи сам вегетарианцем, он предписывал своим пациентам строго придерживаться вегетарианской диеты. В результате чтения всей этой литературы диететические опыты заняли видное место в моей жизни. Для начала этих опытов основным принципиальным соображением послу­жила забота о здоровье. Но впоследствии главным мотивом стала религия.

Тем временем мой друг не переставал заботиться обо мне. Его любовь ко мне внушала ему мысль о том, что если я по-прежнему не буду употреблять в пищу мясо, то не только ослабею физически, но перестану развиваться и ум­ственно, так как всегда буду чувствовать себя чужим в анг­лийском обществе. Узнав, что я начал интересоваться кни­гами о вегетарианстве, он испугался, как бы эти занятия не вызвали путаницы у меня в голове. Он считал, что, проводя эти опыты, я растрачиваю силы по мелочам, забываю о своей основной цели и становлюсь чудаком. Поэтому он пред­принял последнюю попытку реформировать меня. Однаж­ды он пригласил меня в театр. До начала спектакля мы договорились пообедать в ресторане «Холборн», который мне казался великолепным ещё и потому, что я не бывал в таких крупных ресторанах с тех пор, как уехал из отеля «Виктория». Жизнь в этом отеле мало чему меня научила. Мой друг пригласил меня в ресторан в расчёте на то, что я из скромности не буду задавать вопросов. Мы сели за стол, где уже обедали многие другие. На первое подали суп. Я не знал, из чего он приготовлен, но не решался спросить об этом моего друга. Поэтому я подозвал официанта. Друг, увидев это, спросил через стол, в чём дело. После длитель­ного колебания я сказал ему, что хотел узнать, мясной это суп или вегетарианский.

«Ты ведёшь себя слишком нетактично в приличном об­ществе! — гневно воскликнул он.— Если ты не умеешь вести себя, тебе лучше уйти. Поешь в другом ресторане и жди меня на улице». Это обрадовало меня. Я ушёл. Поблизости нахо­дился вегетарианский ресторан, который, однако, оказался закрытым, и я остался голодным. Мы пошли в театр. Друг никогда больше не упоминал об этом инциденте. Я, разуме­ется, тоже молчал.

Это была наша последняя дружеская стычка. Она ни­сколько не повлияла на наши отношения. Я понимал, что все его поступки продиктованы любовью ко мне, и ценил это. Моё уважение к нему росло, несмотря на различия в образе мышления и поступках.

Я решил успокоить его и заверить, что больше не буду бестактным, что попытаюсь стать безукоризненным и при­дать своему вегетарианству такую форму, которая не ме­шала бы мне находиться в приличном обществе. Ради это­го я взял на себя непосильную задачу — стать английским джентльменом.

Я решил, что костюмы, сшитые в Бомбее, не годятся для английского общества, и приобрёл себе новые в мага­зине армии и флота. Я купил себе также цилиндр за девят­надцать шиллингов. Цена эта по тому времени была до­вольно высокой. Не удовольствовавшись этим, я истратил десять фунтов стерлингов на вечерний костюм в магазине на Бонд-стрит — центре лондонских мод. Кроме того, я заставил моего доброго и благородного брата выслать мне двойную золотую цепочку для часов. Носить готовые галстуки я считал неприличным и научился искусству завязы­вать изящный узел. В Индии зеркало было предметом рос­коши. Мне разрешали пользоваться им только в те дни, когда наш семейный парикмахер брил меня. Здесь я еже­дневно проводил по десять минут перед огромным зерка­лом, приводя в порядок причёску и завязывая галстук. Во­лосы у меня были очень жёсткие, и ежедневно я подолгу приглаживал их щёткой. Каждый день перед зеркалом я снимал и надевал шляпу, а другой рукой автоматически приглаживал волосы. Я усвоил и другие жесты, принятые в приличном обществе.

Но поскольку этого было недостаточно, чтобы стать английским джентльменом, я принял меры, приближав­шие меня к цели. Мне сказали, что необходимо брать уроки танцев, французского языка и красноречия. Фран­цузский язык был не только языком соседней Франции, но и языком континента, о путешествии по которому я страстно мечтал.

Я решил поступить в танцевальный класс и уплатил за курс три фунта стерлингов. Мне должны были преподать шесть уроков в течение трёх недель. Но ритмические дви­жения были для меня чем-то совершенно недостижимым. Я не мог следить за музыкой и сбивался с такта. Что же было делать? В одной сказке говорится, что отшельник взял кошку, чтобы ловить крыс, потом корову, чтобы по­ить кошку молоком, потом человека, чтобы ухаживать за коровой и т. д. Моё честолюбие вело меня приблизительно по тому же пути. Я решил приучить ухо к западной музыке и стал учиться играть на скрипке. Я истратил три фунта на скрипку и несколько большую сумму уплатил за уроки. Затем я взял учителя красноречия и заплатил ему вперёд гинею. Он рекомендовал мне учебник красноречия Белла. Я его купил и начал с речи Питта.

Но Белл прозвучал как звонок будильника, и я про­снулся. ( Прим. -  По-английски «bell» — звонок.)

Ведь я не собираюсь оставаться в Англии на всю жизнь, сказал я себе. Для чего же мне тогда обучаться красноре­чию? И разве уроки танцев сделают меня джентльменом? А играть на скрипке я могу научиться и в Индии. Я студент и должен заниматься своей наукой. Мне нужно готовиться к вступлению в корпорацию юристов. Если я уже стал джентльменом — хорошо, если нет — следует отказаться от этого намерения.

Такие и подобные мысли овладели мной, и я выразил их в письме, адресованном учителю красноречия. В нём также содержалась просьба избавить меня в дальнейшем от уроков. Я взял всего два или три урока. Аналогичное письмо я послал учителю танцев, а к преподавательнице игры на скрипке отправился сам и попросил её продать мою скрипку за любую цену. Преподавательница относилась ко мне очень хорошо, и я рассказал ей, как я понял, что пошёл по неверному пути. Она поддержала меня.

Мое ослепление продолжалось около трёх месяцев. Ще­петильность в отношении одежды сохранялась в течение многих лет. Но отныне я стал студентом.”

Продолжение следует…

Ответить

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *