Предположим, она уйдёт. Устанет от вечной необходимости компромиссов, обязанностей, нехватки времени на свои дела, контроля своих эмоций и слов. Для кого-то это абсолютнейшая глупость, для неё — нет. Нет ничего страшнее для неё, чем отсутствие личного пространства. Когда течение её собственной жизни незаметно вытесняется течением другой — и эта другая жизнь становится приоритетной. Нет ничего хуже, чем будучи эмоциональным человеком, половину себя беспрерывно заталкивать обратно внутрь. Когда наступит какой-то предел — непременно раздастся взрыв, впечатляющий своей разрушительностью. Останутся только пепел и руины, едва ли подлежащие восстановлению. И тогда она уйдёт. Нет, она не будет обещать напоследок утопиться в близлежащей реке, обвинять тебя во всех смертных грехах, и сокрушаться, что всё безвозвратно утеряно. Просто последний раз обнимет тебя и пустит слезу — ведь ведь уже порядочно сплетётесь корнями к тому времени. Больно будет, расплетая эти сплетения, случайно рвать их неосторожными торопливыми движениями.
А потом, потом вы оба решите, что расставание было и к лучшему. Нам же всем в детстве, как гвоздь вдолбили в мозг эту фразу: «Всё что ни делается…», ну а дальше ты и сам знаешь. Возможно, вы будете случайно встречаться — отводить глаза, отвечая на вопрос, как дела — «Да у меня всё отлично!», цепляться памятью за ваше общее и наивно полагать, что когда-нибудь к вам хотя бы частичка вашего всего вернётся. По ночам вы оба будете просыпаться от пустоты и холода в постели и невыносимой тишины — никто не сопит под боком, не постанывает от своего кошмарного сна, не утыкается носом в плечо. Но потом, потом вы и к этому привыкнете, ко всему привыкнете. Это только поначалу мы все думаем, что жизни «после» не будет, и с упоением отдаёмся страданиям.
Она уйдёт, и ты сменишь не один десяток постелей, избавляясь от своих воспоминаний и страданий. Иногда в порыве животной страсти ты будешь называть десятки других одним — её — именем. Другие будут раздражаться, нежданно открывая для себя, что они всего-навсего лекарство от твоей любовной болезни, будут устраивать тебе скандалы, хлопать дверями, а ты будешь всем им вслед лишь облегчённо вздыхать, и думать о той, что ушла — желанной, прекрасной, единственной и ещё любимой. Ты будешь гадать и искать, что и где было не так, но так и не постигнешь логики её ухода. Её дыхание, прикосновения, голос, силуэт будут ещё долго тебе повсюду мерещиться. Ещё какое-то время ты будешь закипать от одной мысли, что кто-то другой, вероятно, уже владеет ею, повторяет пальцами изгиб её шеи, спускается ладонями ниже, умещает в своих руках её маленькие груди, и идёт дальше — к полному овладению ею. В стены будет лететь всё, что подвернётся тебе под руку. Потом ты будешь напиваться, звонить какой-нибудь новой знакомой — и забываться с ней. А по утрам всё будет начинаться заново.
Что будет делать в это время она? Она будет по-прежнему любить тебя одного и… свою свободу. Замены тебе она даже и не подумает искать. Она будет любить тебя издалека, предпочитая, чтобы любовь и воспоминания сохранились в сердце. Быть твоей реальностью — ей не по силам, куда приятнее быть сладкой или горькой твоей же иллюзией, или твоим воспоминанием. Она знает, что второй её ты не встретишь, а второго тебя ей не надо. Физически она, возможно, будет принадлежать многим, но никто и никогда не сумеет подобраться к её душе так близко, как ты. Она будто бы законсервирует идеальную картинку из вашей реальности, ставшую уже ирреальностью, и ни на что другое не захочет её променять. Со стороны будет казаться, что она вполне себе счастлива своим решением уйти и устроить всё так, а не иначе. И моменты счастья с ней, конечно же, будут случаться. Никто никогда, глядя на неё и не заподозрит, что её счастье — мастерски созданная ею самой иллюзия. Иногда она и сама будет об этом забывать… И если её кто-нибудь спросит — почему всё так у вас получилось, она никогда не ответит на этот вопрос, пожмёт плечами и переведёт разговор на какую-нибудь светскую тему. Возможно, до конца жизни она так и не сумеет признаться себе в том, что больше всего на свете она боялась, что любовь уйдёт, разобьётся о рифы быта и обстоятельств…
Предположим, что она не уйдёт?..