Собирать газетные вырезки, это у нас, видимо, семейное пристрастие. Сегодня утром, когда искала одну нужную мне книжку, нашла вот эту вырезку из газеты “Смена” за 1987 год. Вырезку эту сохранила мама для меня.
Вот она, эта статья из газеты “Смена” от 12.12.1987. Думаю, любые комментарии к ней излишни:
“Лидия Гинзбург в своих «Записках блокадного человека» пишет: «Кто был в силах читать, жадно читал «Войну и мир» в блокадном Ленинграде. Толстой раз навсегда сказал о мужестве, о человеке, делающем общее дело народной войны. Он сказал и о том, что захваченные этим общим делом продолжают его даже непроизвольно, когда они, казалось бы, заняты решением своих собственных жизненных задач. Люди осаждённого Ленинграда работали (пока могли) и спасали, если могли, от голодной гибели себя и своих близких. И, в конечном счёте, это тоже нужно было делу войны, потому что наперекор врагу жил город, который враг хотел убить».
Одним из тех, кто «просто жил» в блокадном Ленинграде, был и Евгений Васильевич Клюшников. Он не совершал подвигов, если не помнить, что «просто жить» в Ленинграде в годы войны уже и было подвигом.
У меня дома хранится плотный лист бумаги, на котором по азбуке Брайеля выколоты слова «блокада Ленинграда». Надпись эта сделана Евгением Васильевичем. Обстоятельства, в которых оказался двенадцатилетний Женя, во многом осложнились тем, что, заболев в детстве скарлатиной, к пяти годам он потерял зрение и был одним из немногих слепых детей, оставшихся в годы войны в Ленинграде.
Правда, разговаривая с Евгением Васильевичем, очень быстро забываешь об обрушившемся на него недуге. Речь его полна таких подробностей, которые и не всякий зрячий увидит. Особенной любовью Евгений Васильевич любит свой город, и, повествуя об истории тех или иных памятников культуры, он так замечательно описывает и внешний их облик, и цвет, и красоту, и изменения, происшедшие с ними, что только диву даёшься. Интерес же к истории, культуре, как выяснилось, — из блокады, оттуда…
Родился я в Ленинграде, в рабочей семье. Жили мы перед войной на Новгородской улице, в очень интересном районе Петербурга — Ленинграда, — это так называемые Пески, в доме 21. Это был деревянный дом, двухэтажный, очень ветхий. Он был домом угрозы, на подпорках стоял, и нас всё время обещали переселить, но с жильём было трудно, и мы в этом доме дожили до начала войны, до самой блокады. Война нас застала на даче, на станции Шапки, и в середине июля со всеми своими пожитками с большими трудностями мы приехали в Ленинград. Я заметил, что в нашем районе бесконечных деревянных заборов не стало — они мне служили ориентирами, между домами образовались непривычные пустыри, дворы стали просторными и неуютными.
Война всех выбила из колеи. Для меня очень много значила школа — я учился в школе-интернате для слепых детей на улице Профессора Попова. Может быть, это детское впечатление, в блокаду было много тяжёлых дней, но мне как самый тяжёлый день запомнился день, когда я расстался со школой. (далее…)