“Рождение советского кино
С. М. Эйзенштейн готовился стать инженером; учился японскому языку; хорошо рисовал; работал на фронте как художник и режиссёр самодеятельных красноармейских театров. Пудовкин был физиком; Довженко — живописцем и учителем; Козинцев, Юткевич, Кулешов были живописцами; Шенгелая— поэтом; Эрмлер — чекистом. Старых кинорежиссёров почти что не осталось. Советские кинематографисты пришли в бедные, устаревшие и совсем брошенные старые киноателье. Начинали всё заново.
Эйзенштейн ставил в театре Пролеткульта пьесу С. Третьякова и пародийную переделку пьесы Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Григорий Александров, тогда студийный актёр, должен был пройти над зрительным залом по проволоке. И прошёл на репетиции, а на спектакле ему это запретила охрана труда — боялись и за актёра и за зрителей, на которых он может упасть. Пьеса не имела никакого отношения к Островскому. Новое содержание ещё не нашло свою форму. Брали старую форму и разрушали её так, как дети ломают игрушку; в особенности если игрушка им не по возрасту.
Люди росли с необыкновенной, стремительной и весёлой быстротой. К 1926 году советское кино уже создало мировые шедевры, среди которых были «Броненосец «Потёмкин» и «Мать».
Я помню день премьеры «Броненосца «Потёмкин» на Арбатской площади.
Площадь была совсем другая; на ней стояла небольшая церковь, за кинотеатром был рынок; были другие бульвары с булыжными мостовыми.
На премьере С. М. Эйзенштейн одел весь коллектив в матросскую форму. Фойе было украшено морскими флагами.
Мы сидели в зале, не ожидая успеха. Перед этим на просмотре в Совкино один руководитель благожелательно сказал: «Картина, несомненно, годна для клубного, проката». К ней отнеслись как к агитке. (далее…)